МАКУШЕВА М.О. ЧТО ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЯЗЫК ГОВОРИТ НАМ ОБ ОБЩЕСТВЕ?

Ключевые слова: , , , ,


МАКУШЕВА М.О. ЧТО ЕСТЕСТВЕННЫЙ ЯЗЫК ГОВОРИТ НАМ ОБ ОБЩЕСТВЕ?


Рубрика: Социология

Библиографическая ссылка на статью:
// Психология, социология и педагогика. 2012. № 7 [Электронный ресурс]. URL: https://psychology.snauka.ru/2012/07/940 (дата обращения: 28.10.2023).

В статье описывается перспектива рассмотрения социальных феноменов через их языковую репрезентацию. Основной тезис, выдвигаемый в статье, состоит в том, что исследование языка как социального факта дает социологу дополнительную информацию о социальной структуре общества в ее субъективном измерении (оценки, установки, идентификации) и о культуре группы, организации, института.

C начала XX века языковая проблематика в социогуманитарных науках развивалась волнообразно и, наконец, «захлестнула» большую часть их областей: «Язык вербует мир», как образно выразился Ричард Рорти, имея ввиду, в первую очередь, мир академический [Анкерсмит, 2003, 390]. И действительно, иначе как масштабным захватом, или, скажем наводнением, этот поворот назвать было сложно. Многие дисциплины, особенно философия, культурная антропология и когнитивная психология нашла в пространстве языковых исследований свой интерес и наоборот, в родной предметной области отыскала ключ к особому пониманию языковых процессов и явлений. В статье мы хотим осветить специфику поворота к языку в социологии – уже состоявшегося отчасти и еще только намечающегося в большинстве тем.

Среди ключевых теоретических построений, в контексте которых невозможно игнорировать активную роль языка в обществе, можно назвать следующие.

1. Анализ языка как социального факта на основе методологии Э. Дюркгейма (Социологическое направление в лингвистике, представленное А. Мейе, Ж. Вандриесом, Э. Сепиром, Л.П. Якубинским, Е.Д. Поливановы, В.М. Жирмунским, В.М. Волошиновым, М.М. Бахтиным, Г. Гавранеком и др.).

2. Представление о языковом знаке как идеологическом феномене, являющемся «полем борьбы» между различными группами (М.М. Бахтин, Р. Барт, теоретики дискурс-анализа).

3. Гипотезу о влиянии грамматической структуры и концептов естественного языка на мышление и поведение индивидов (Э. Сепир, Б. Уорф, Р. Браун, Б. Берлин, П. Кей, Э. Рош, Дж. Лакофф, М. Джонсон и другие).

4. Теорию системности варьирования в речи, в соответствии с которой между языковыми и социальными переменными статуса и ситуации наблюдается не случайная, но закономерная связь (Б. Бернштайн, Дж. Гамперц, У. Лабов, Д. Хаймс и др.).

5. Теорию дискурса, как совокупности высказываний, организованных вокруг определенного концептуального ядра, производимых социальной группой или институтом; идею о дискурсивных практик, опосредующих другие виды социальных практик (М. Пешо, Н. Фэркло, М. Лакло, Ш. Муфф и др.).

6. Теорию, описывающую зависимость групповой нормы в языке от сетевой организации социальных отношений (У. Лабов, Дж. Чешир и др).

Как языковой поворот социального знания отразился на социологии? У классиков мы встречаем традиционный подход к языку как к части культуры, пусть и основополагающей. Язык обеспечивает коммуникацию, поддерживает национальную идентичность, способствует сохранению культуры, передает общий запас знаний. Отношения «язык – общество» строятся на основе понятий «отражение» и «функция». В XX веке, когда в социологию проникает структурализм, когда формируется социология знания и получают развитие герменевтические и конструктивистские направления, а также синтетические теории, язык постепенно «приобретает» все более активную роль в жизни общества. Вместо подчиненного средства коммуникации он становится, если не творцом, то инструментом особого рода – определяющим, во многом, результаты работы строителя.

В сферу нашего интереса входят далеко не все указанные темы. Мы намерены рассмотреть лишь основные «точки пересечения» языка и общества, как мы видим их с позиций предметного ядра социологии.

Идеи Э. Дюркгейма непосредственно послужили началом для исследований социологической школы в лингвистике. Переплетение методологии Дюркгейма [Дюркгейм, 1995] и положений школы Соссюра вылилось в понимание языка как социального факта.

Социальное у Дюркгейма – это особая реальность, которая основана на взаимодействии индивидов – ассоциации; ассоциация порождает особое состояние, не сводимое к составным частям, из которого рождаются мифология, религия и прочие коллективные представления.

Коллективные представления отражают особенности образа жизни группы: природное окружение, численность населения. Они являются для индивида внешней реальностью и оказывают на него принудительное влияние. Интернализируя их, он становится социализированным членом общества, а они функционируют в качестве его внутренних идей и состояний.

Эти идеи передаются новым поколениям и обеспечивают взаимопонимание, предсказуемость и социальную стабильность и преемственность через поддержание общности мыслей и образцов поведения.

По поводу языка Дюркгейм пишет, что «это способ мышления, который в каждый момент времени фиксирован и кристаллизован» [Дюркгейм, 1994, 6]. И далее: «Система понятий, посредством которой мы мыслим в обыденной жизни, уже содержится целиком в словаре нашего материнского языка, ибо каждое слово выражает концепт» [Там же]. Таким образом, Дюркгейм привнес в теорию языка (повлияв на Соссюра и всю социологическую школу в языкознании) важную идею. Язык – не только продукт социального, но и его условие, механизм передачи опыта и поддержания социальной стабильности и преемственности.

Используя дюркгеймовскую теорию социального факта, Соссюр подчеркивал, что язык навязывается коллективом отдельному человеку и является поэтому социальным явлением. И как каждое социальное явление язык зависит от других социальных феноменов и процессов.

Данный комплекс идей развивался в рамках социологического направления в языкознании. Характерная черта направления, развивавшегося в целым рядом школ в Европе и России – функциональное понимание языка как средства общения, выражения социального статуса и сферы занятий, образования. Также репрезентация общественных явлений в языке рассматривалась в рамках семиотики, социальной антропологии, когнитивной лингвистики и культурологии, социолингвистики и социологии.

В работах ученых указанных направлений мы находим интересные сведения о языке, которые дают информацию об общественных состояниях и процессах.

1. Язык демонстрирует нам структурные особенности социальной организации группы и типичные сферы общения ее членов. Знаковая система образуется в общении и потому непосредственно зависит от условий, в которых оно протекает. В.Н. Волошинов и М.М. Бахтин, авторы оригинальной социологической концепции языка, представленной в работе «Марксизм и философия языка», говорят в этом смысле о том, что языковая символическая система зависит от экономических отношений и законы общения с помощью системы знаков аналогичны социально-экономическим законам (См.: [Алпатов, 2005]). На зависимость языка от условий общения указывают также Э. Сепир [Сепир, 1993], А. Мейе [Мейе, 2005], Ж. Вандриес [Вандриес, 2004], А.В. Поливанов [Поливанов, эл. ист.], А.М. Селищев, С.И. Карцевский и другие ученые.

В несколько ином разрезе понимают связь языка и социальной структуры социолингвист Дж. Фишер и социолог Б. Бернштайн. В центре их внимания корреляция языка с особенностями структурной организации социальной среды.

Дж. Фишер говорит о просто- сложноорганизованных обществах, имея ввиду количество контекстов взаимодействия и степень дифференциации статусно-ролевых отношений. Говоря упрощенно, для простоорганизованного общества характерно единство социального опыта его членов. Они крайне редко сталкиваются с нетипичными ситуациями и большая часть их опыта укладывается в традиционные представления. Для обслуживания такой общности необходим простоорганизованный язык, в котором небольшое число лексических элементов максимально насыщены разнообразными контекстуальными значениями, апеллирующими к общему опыту. Дифференцированная система статусов и ролей сложного общества требует, по мнению Фишера, более сложного языка. Это связано с тем, что, в отличие от простого общества индивиды уже не похожи друг на друга, имеют отличный социальный опыт и не могут апеллировать к общим ситуациям и значениям. Соответственно им нужно много абстрактных понятий, которые можно комбинировать между собой в сложных грамматических конструкциях, достигая конкретности [Фишер, 1975].

Б. Бернштайн анализирует группы, различающиеся по структурной организации и соответствующим ей функциям коммуникации. Так называемый ограниченный код обслуживает общность, в котором общение протекает на заднем плане коллективности и поддерживает солидарность. Разработанный код необходим для групп, где общение – это передача разнообразного содержания, часто проблемного [Bernstein, 2003].

Структурная организация группы определяет условия и типичные ситуации общения. От типичных ситуаций общения и от всей суммы опыта членов группы зависит также то, какое место в ее жизни отдается языку и речевым практикам, какие типы коммуникации наиболее распространены, какой тип речевого поведения и в каких ситуациях является предпочтительным. В разных ситуациях и в разных группах общение выполняет отличные функции. От сухой передачи сведений в докладах военных до несущих исключительно эмоциональную информацию дружеских «подбадриваний» или выкриков фанатов на стадионе. Интересен с этой точки зрения феномен языка дореволюционного аристократического салона как пример кода, обеспечивающего изящную беседу как нечто самоцельное. Интересен и подростковый жаргон, который, главным образом, демонстрирует принадлежность и противопоставляет «миру взрослых». То есть складывается система установок относительно языка, которая определяет каким будет структурно и стилистически языковой код группы.

Говоря об условиях общения, необходимо сказать, что на язык влияет возникновение и развитие новых сфер и контекстов взаимодействия, которые требуют специфических лингвистических средств. Особенности организации этих сфер находят отражение в разработанности языковых вариантов, в концептуальном аппарате. Например, в межкультурной коммуникации в особых сферах общения (торговля, туризм и пр.) развиваются варианты языка – пиджины, которые не только функционально связаны с предметом общения, но и отражают некоторые социально-психологические особенности контактирующих групп [Drechsel, 1976]. А именно: социальные установки относительно иностранного языка и его носителей, авто- и гетеростереотипы, феномен престижа; специфика образа жизни групп, которые вступают в контакт. В случае пришлого населения, которое использует местный язык необходимо учитывать специфику образа жизни тех слоев населения, с которыми мигранты контактируют [Бабич, эл. ист.].

Другой пример – образование литературного языка как следствие выделения особой сферы интеллектуальных занятий [Едличка, 1967, 544].

2. Концептуальный аппарат связан с типичным опытом членов группы. Разнообразие в рамках национального языка обусловлено отчасти тем, что в языке кодируется сфера актуального, различная для разных групп. На это указывают авторы так называемой гипотезы лингвистического детерминизма [Сепир, 1993] и порожденные ею исследования категорий базового уровня в рамках когнитивной лингвистики (Из обзорных работ см. напр.: [Лакофф, 2004; Barsalou, 2010; Geeraerts, 2006]). Ученые утверждают, что необходимо различать общечеловеческую категоризацию на базовом уровне и функциональную, обусловленную культурными особенностями (См.:[Лакофф, 2004; Langacker, 2007]. Специалист по лингвокультурологии/социолингвистике В.И. Карасик называет эту проблему неравномерной концептуализацией и поясняет так: она «… проявляется в виде номинативной плотности – одни явления действительности получают детальное и множественное однословное наименование…, в то время как другие явления обозначаются общим недифференцированным знаком» [Карасик, 2004, 111]. Тем же способом в языке может быть неравномерно зафиксирован социальный опыт, что проанализировано, например, А. Щюцем в рамках феноменологической парадигмы в социологии [Щюц, 1998, 2004]. Обыденное знание – это знание, проистекающее из практической деятельности. Именно оно организует весь опыт повседневной жизни. Из всей сферы явлений, доступных для восприятия, выделяются те, что относятся группой к сферам актуальной и потенциальной доступности.

3. Изменение в материально или духовной культуре, появление или отмирание каких-либо элементов наиболее быстро находит отражение в лексике. Это интересно, в первую очередь, относительно закрепления в языке общественно-значимых представлений. Кроме того, социальный аспект имеет вопрос о том, почему мы в некоторых случаях используем для обозначения нового элемента культуры, быта родное слово, а для некоторых – слово иностранное. Данный вопрос, безусловно, связан с социальными установками и представлениями групп о своем/чужом, престижном/непрестижном.

4. Изменения системы социальных норм, регулирующих общение между носителями различных статусов, в определенных ситуациях непосредственно влияет на язык. Это обширная тема, разрабатываемая как представителями социологической школы в лингвистике [Вандриес, 2004], так и в рамках различных социолингвистических теорий, описывающих влияние на языковой выбор статусно-ролевых и ситуативных характеристик. Вкратце заметим, что изменение норм речи как части общей стратегии поведения может сказать многое об изменении в структурной организации группы либо изменении в социальных отношениях между группами в обществе.

Мы можем представить языковые правила относительно социального статуса с двух сторон: как нормативный комплекс, систему коммуникативных средств, предписанных индивиду, занимающему определенную позицию; нормы, предписанные во взаимодействии с занимающим определенную позицию, подчеркивающие и утверждающие его статус. Соответственно, как формирование языка связано с типичными статусными позициями и социальными кругами, характером отношений между ними, так и изменение в нормах говорит о перемене места и значения какой-либо позиции в обществе.

То же можно сказать и о ситуациях общения. Для каждого типа ситуаций в обществе есть социально одобряемые и типичные языковые средства, призванные демонстрировать и поддерживать утвердившееся определение данной ситуации и идентичность акторов. То есть изменение ситуативных коммуникативный норм может сообщить нам об изменении социального смысла ситуации и об изменении набора агентов, типичных для нее.

5. Большой пласт исследований в лингвистике посвящен проблеме культурных контактов и заимствования. Ее можно подразделить на заимствование из одного национального языка в другой и взаимодействие групповых языков в рамках единого национального. Контакт с другим народом порождает заимствования, которые могут быть связаны как с получением каких-то новых вещей или практик и их наименований, так и с заменой ряда слов на их аналоги. Во втором случае заимствование связано с вопросами доминирования и престижа, моды и должно анализировать в общем контексте влияния одной культуры на другую.

В случае перехода особенностей языка из одной группы в другую, либо в литературный язык, мы также должны подразделять намеренные действия в сфере языковой политики (изменения сверху) и спонтанные процессы (изменение снизу). В первом случае мы сталкиваемся с проблемой установления единого национального языка на основе языка какой-то (обычно привилегированной) группы населения.

Если же мы имеем дело со спонтанным подражанием, то вновь упираемся, в вопросы престижа и доминирования (См.:[Мейе, 2005]). Под престижем не следует понимать только престиж языка наиболее обеспеченной и образованной части населения. Для определенных групп общества либо целых эпох характерно формирование альтернативного престижа стигматизированных вариантов (Об альтернативной престижности см.: [Лабов, 1975; Labov, 2006; Cheshire, 1982]. Например, переход множества слов из языка тюремного общения в повседневную речь горожан в постперестроечный период в России. Также изменение субъективного измерения социальной структуры, оценок какого-либо статуса по шкале престижа, может привести к массовым заимствованиям. И вновь можно апеллировать к постперестроечной России и месту в ней криминального мира. Язык чутко реагирует на изменения в субъективном измерении социальной стратификации и может служить о нем надежным источником информации.

6. Изменение в качественном и количественном составе говорящих. Вследствие политических и/или социальных сдвигов может существенно измениться социальная структура общества. Изменения эти могут носить как демографический (гибель мужчин на войне, большое количество пришлого населения), так и классовый характер (распространение литературного языка на основе московского диалекта на всю Россию, изменения в разговорном языке революционной эпохи) [Поливанов, эл.ист.]. Это приводит к разного рода изменениям: с одной стороны, как в случае с культурным контактом, может запустить процесс заимствования [Там же]; с другой, процесс подражания некоторым группам, связанный с повышением их престижа; с третьей – новые привилегированные группы, заинтересованные в укреплении власти, могут принимать сознательные меры для распространения и закрепления определенного языкового варианта.

7. Языковой знак представляет собой идеологический феномен и связан с борьбой между группами. Знак реализуется в повседневном общении группы и несет на себе отпечаток ее культурных особенностей, восприятия различных феноменов исходя из типичного опыта представителя группы. При этом границы языка и группы не совпадают, так как все пользуются одним набором понятий. Поэтому, например, М.М. Бахтин и В.Н. Волошинов говорят о том, что группа в языке не отражается, а преломляется и преломление это определяется скрещением различных классовых интересов в пределах одного знакового коллектива, то есть классовой борьбой [Алпатов, 2005].

Р. Барт для концептуализации представления о неоднородности языка и его идеологической природе вводит понятие письма [Барт, 1983]. В языковом знаке фиксировано значение, полученное из системы отношений между объектами реальности. Фиксируется не целиком система отношений, но определенный аспект ее, таким образом, знак – своего рода стереотип, отражающий особенности социального опыта группы. Именно в этом смысле Барт говорит о письме как об опредметившейся идеологии группы. Образование типа письма связано с формированием идеологического единства группы. Национальный язык существует как совокупность разных типов письма, которые индивид встречает в готовом виде. Выбор между ними, осуществляемый в речи, следует понимать как выбор типа поведения и социальной идентичности, как способ ее манифестации. Поэтому письмо также может служить средством социальной типизации и селекции.

Язык, существующий в форме типов письма, – общественное установление, обладающее принудительной силой тем большей, что она не осознается, так как не может быть проанализирована в своих же терминах. Например, для анализа деятельности различных партий не применяется язык одной из них, а применяется система научных категорий.

Из сказанного выше должно быть очевидно, что языковой знак играет огромную роль в политической, идеологической, по преимуществе, борьбе.

Так как концептуализация объекта влияет на его восприятие, использование специфического символического аппарата может использоваться утверждения и легитимации определенного комплекса идей (О языке как средстве осуществления власти см.:[Бурдье, 2005; Блакар, 1987; Серио, 2001; Клемперер, 1998; Dijk, эл.ист.; Fairclough, 2003]).

При этом, символическое насилие можно понимать как двусторонний процесс, включающий этапы кодирования и декодирования [Slembrouck, эл.ист.; Дьякова, 2006]. Одни пытаются по средством различных практик навязать гегемонистский культурный порядок, другие – сопротивляются этому, либо принимают его. Первые заинтересованы в приведение спектра значений социально-значимых понятий к адекватной господствующей идеологии форме; в результате получается некоторый закрытый культурный порядок. Вторые переосмысливают его. В случае расхождения транслируемой идеологии и повседневного опыта людей может возникнуть стабильное частичное или полное сопротивление. Поэтому культурный порядок нуждается в постоянной легитимации.

Языковое сопротивление следует понимать как часть более общей стратегии депривированных групп населения. На лингвистическом уровне стратегия проявляется в нарочитом использовании лексики, стигматизированной в официальном дискурсе (в позднесоветский период в России это были арготизмы, иностранные слова) [Вежбицкая, 1996; Купина, 1999] и в избегании лексики, используемой в нем (О смысле избегания лексики см. напр.:[Крысин, 2001]).

8. Отношения господства/подчинения, социальная иерархия находят отражения в языковых установках. В данном разрезе нас интересует как какой-то вариант языка стал считаться привилегированным и престижным, почему он распространился в обществе. То есть мы рассматриваем уже не идеологию, фиксированную в знаке, но власть над языком, его использование в качестве средства поддержания власти и социального различения.

В языке переплетаются тенденции, идущие «снизу» (утверждение норм, выработанных в группе) и «сверху» (процессы кодификации, утверждения литературного языка и стигматизация других форм). В основу кодифицированной нормы ложится вариант одной из социальных групп, занимающих ключевое положение в жизни общества – политическое, культурной, экономической элиты. Литературный язык отличают две основные тенденции – стремление к распространению на обширные территории и группы людей и стремление стать мерилом правильности и подчеркнуть отличия господствующего класса [Едличка, 1967].

Вопрос о распространении единого варианта может быть рассмотрен с нескольких двух точек зрения: связи языка с установлением и поддержанием власти; стратегий групп населения, лишенных престижа, по улучшению своего социального положения [Бурдье, 2005]. Властвующие заинтересованы в насаждении языка, который бы поддерживал их власть и для этого кодифицируют один из вариантов, стигматизируя все прочие как местные и вульгарные. Эта тенденция находит поддержку «снизу». Будучи носителем стигматизированной формы языка в централизованном государстве (что предполагает и унификацию системы ценностей и обесценивание всего местного) сложно добиться улучшения своего социального положения. Поэтому люди сознательно перенимают престижную манеру. Язык есть средство обмена, поэтому привилегированные группы заинтересованы в поддержании барьера и укреплении своих отличий, а лишенные привилегий – в овладении практиками привилегированных.

Кроме того, власть привносит и другой акцент в национальный язык. Борьба за власть между разными группами порождает характерные типы риторики или письма, пользуясь терминологией Р. Барта [Барт, 1983]. Языковая структура находится в зависимости от властных структур [Барт, 1989а, 1989b]. Она подразделяется на ряд дискурсивных практик, отвечающих целям действующих агентов: все существующие групповые языки могут быть либо провластными, либо оппозиционными. Язык провластный стремится к тому, чтобы стать со временем ( и это ему удается) языком всеобщего употребления. Он проникает в шаблоны мысли, определяет то, что называется здравым смыслом, ложится в основу всей массовой культуры. Напротив, его антитеза – язык оппозиционный, – не является ни повседневным, ни популярным. Он дистанцирован от власти и, поскольку властный язык конституирует здравый смысл (доксу), он выступает как противник здравого смысла (ему, по словам Барта, присуща парадоксальность [Барт, 1989a]). Примерами такого языка служат марксистский, структуралистский, психоаналитический, то есть языки, помогающие раскрыть «подкладку» социальной жизни, во многом разоблачительные по своим целям.

Языковое разнообразие в пределах одного общества в целом может рассматриваться в связи с установившейся в нем социальной структурой, в которой на крайних полюсах находятся группы, наделенные престижем и стигматизированные. Установки относительно социальных групп переносятся на их язык. То есть языковые варианты, обслуживая стратифицированное общество, обретают специфический социальный смысл и оценку исходя из своего места в системе социальных отношений.

Можно также говорить о том, что личность, группа, институт, социальная структура не только влияют на язык но и сами могут определяться используемым языком. Языковые категории являются неотъемлемой частью социальной реальности. Многие области опыта, такие, например, как экономические обмены, демократические процедуры, существуют, в соответствии с веберианским пониманием, в форме комплекса социальных действий, которые структурированы соответствующими понятиями «капитализма» или «демократии». В этом смысле можно говорить о знаковом характере реальности. Например, в языке закреплены и по средством языка существуют различные области опыта [Вежбицкая, 2001]. Категории языка структурируют культурную область и лежат в основе соответствующих идей и ценностей данной культуры. Таким же образом, культура института или организации может быть понята через посредство ключевых слов – концептов, отражающих глубинные, базовые ее основания, фундаментальные ценности [Титц, 2008].

Особая роль языка в обществе связана с тем, что он опосредует социальную коммуникацию. Теоретиками символического интеракционизма ведущая роль в человеческой интеракции отводится значимому символу – знаку или символическому жесту, который в сознании других вызывает ту же идею, что и у первого и, соответственно, одинаковую реакцию. Язык является системой таких значимых символов и обеспечивает не только взаимопонимание, но и существование коллективных определений ситуации [Абельс, 2000; Блумер, 1984]. Языковой знак есть конвенция, которая фиксирует определение ситуации. В этом смысле знак опосредует само существование социальной реальности, так как все ее характеристики и элементы фиксированы в слове. Определяя ситуацию с помощью лингвистических средств, мы не столько описываем ее, сколько формируем ее восприятие или изменяем его [Остин, 1999].

Социализация как процесс усвоения ролей также опосредована языком. Знак социально сконструирован, в нем зафиксирован социально-значимый опыт группы. Используя такой знак, применяя его к собственному опыту, индивид упорядочивает его, вводит в рамки коллективных определений.

Процесс означивания является основным звеном комплексного процесса институциализации [Бергер, 1995; Searle, 1995; Fairclough, 2003]. Роль языка связана с феноменом типизации, лежащим в основе социального института. Тип существует в форме символа и как абстрактная идея должен быть зафиксирован в слове. Без лингвистических элементов коммуникация на институциональном уровне просто невозможна, то есть невозможно и само существование социальных институтов.

Роль именования также хорошо прослеживается на примере образования групп. Социальный мир и его классовое деление постоянно конструируется агентами посредством различных практик представления, утверждая свое видение мира и своей социальной идентичности.Если говорить о классах, то устанавливается особая система группировки людей по принципу, считающемуся социально-значимым. Таким образом, класс – это продукт классификации, зафиксированный в соответствующем слове, которое затем структурирует восприятие людьми социальной реальности в соответствии с установившейся категориальной сеткой. Чтобы существовать, класс должен быть поименован [Бурдье, 1994; 2001].

Язык в некотором смысле лежит в основе социального движения, так как: помогает перевести субъективное содержание в коллективную и общезначимую форму и направить его, мобилизуя людей; формирует идентичность на основе манифестации качеств, свойственных участникам движения и его сторонникам, целей и ценностей движения. Если речь идет о движении политическом, то по средством различных практик презентации происходит политизация проблем, относящихся к различным сферам жизни общества. Вообще же о роли языка и о символическом характере социальной реальности можно говорить практически бесконечно, по разному преломляя имеющиеся в нашем распоряжении данные лингвистики и социологические теории.

Итак, можно утверждать, что вся социальная реальность находит отражение в языке и опосредована знаковой системой, применяемой для ее интерпретации. Так каждая группа может быть проанализирована в связи с используемым ею языком: его функциями, стилем и концептуальным аппаратом, что может помочь в исследовании ее жизненного мира в рамках герменевтической парадигмы. Структурные элементы общества (система связей между различными группами, характер этих связей, распределение различных видов капитала между группами, типичные связки статусов и ролей (институты)) и их субъективное измерение (престиж, социальная идентичность) также преломляются в языке, находят выражение в языковой вариативности и языковых практиках представителей различных групп. Изучение языкового проявления и закрепления социальной структуры помогает лучше понять происходящие в ней процессы.

Список использованной литературы

1.Абельс Х. Интеракция, идентичность, презентация. Введение в интерпретативную социологию. Спб.: Алетейя, 2000.

2.Алпатов В.Н. Волошинов, Бахтин и лингвистика. М.: Языки славянских культур, 2005.

3.Анкерсмит Ф. Р. История и тропология: взлет и падение метафоры. М.: Прогресс-Традиция, 2003.

4.Бабич Д. В защиту пафоса. Электронный источник: Веб-сайт Риа-Новости. Режим доступа: http://ria.ru/authors/20100217/209609674.html.

5.Барт Р. Война языков // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 535-541.

6.Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. М., 1983. С. 306-349.

7.Барт Р. Разделение языков // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М.: Прогресс, 1989. С. 519-535.

8.Бергер П. Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995.

9.Блакар Р.М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирическое исследование языка и его использования в социальном контексте) // Язык и моделирование социального взаимодействия. Сб. ст. Ред. Петрова В.В. М., 1987. С. 88-126.

10.Блумер Г. Общество как символическая интеракция // Современная зарубежная социальная психология. М., 1984. С. 173-179.

11.Бурдье П. О производстве и воспроизводстве легитимного языка. Электронный источник: «Отечественные записки». 2005. № 2. Режим доступа: http://www.strana-oz.ru/?numid=23&article=1040#s;

12.Бурдье П. Практический смысл. СПб.: Алетейя, 2001.

13.Бурдье П. Социальное пространство и генезис «классов» // Бурдье П. Социология политики. Спб., 1994. С. 53-98.

14.Вандриес Ж. Язык: Лингвистическое введение в историю. М.: Эдиториал УРСС, 2004.

15.Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996.

16.Дьякова Е.Г. Теория дискурса в Британской школе культурных исследований // Современные теории дискурса: мультидисциплинарный анализ. Серия «Дискурсология». Вып. 1. Екатеринбург, 2006. С. 29-38.

17.Дюркгейм Э. Метод социологии // Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение. М., 1995. С. 29-38.

18.Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд. М.: Мысль, 1994.

19.Едличка А. О пражской теории литературного языка // Пражский лингвистический кружок / Под. ред. Кондрашовой Н.А. М., 1967. С.544-556.

20.Карасик В.И. Языковой круг. Личность, концепты, дискурс. М.: Гнозис, 2004.

21.Клемперер В. LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога. М.: Прогресс-Традиция, 1998;

22.Крысин Л.П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета // Русский язык в научном освещении. 2001. № 1. С. 90-106.

23.Купина Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. Екатеринбург: Изд-во Уральского Ун-та, 1999.

24.Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. М.: Языки славянской культуры, 2004.

25.Мейе А. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков // Проблемы общего языкознания. Вып.7: Язык и общество. Хрестоматия / Ред. Донскова О.А. Пятигорск, 2005. С. 86-89.

26.Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов? // Остин Дж. Избранное. М., 1999. С.13-135.

27.Поливанов Е.Д. Революция и литературные языка Союза ССР // Электронный источник: «Архив петербургской русистики». Режим доступа: http://www.ruthenia.ru.

28.Сепир Э. Грамматист и его язык // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М., 1993. С. 248-258.

29.Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи // Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Прогресс, 1993.

30.Серио П. Анализ дискурса во Французской школе (дискурс и интердискурс) // Семиотика: Антология. Сост. Ю.С.Степанов. М.: Академический Проект, 2001.

31.Титц С., Коэн Л., Массон Д. Язык организаций. Интерпретация событий и создание значений. Харьков: Изд-во Гуманитарный Центр, 2008.

32.Фишер Дж. Л. Синтаксис и социальная структура: Трук и Понапе // Новое в лингвистике. Выпуск VII. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. C. 397-421.

33.Щюц А. О множественных реальностях // Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом. М., 2004. С. 401-455.

34.Щюц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1998, № 2. С. 129-137.

35.Barsalou L.W. Grounded cognition: Past, present, and future. Topics in Cognitive Science. 2010. № 2. P. 716-724. Электронный источник: Barsalou Online Papers. Режим доступа: http://psychology.emory.edu/cognition/barsalou/onlinepapers.html.

36.Bernstein B. Class, codes and control. Vol. I. Theoretical studies toward a sociology of language. London: Rutledge, 2003.

37.Dijk T.A.Van Rasism and Discourse in Spain and Latin America // Discourse Approaches to Politics, Society and Culture. Chapter I. Электронный источник. Режим доступа: http://www.discourses.org/download/books/.

38.Drechsel E.J. «Ha, now me stomany that!» A summary of pidginization and creolization of north American Indian languages. Linguistics. An International Review. 1976. № 173. P. 63-81.

39.Fairclough N. Analyzing Discourse: Textual Analysis for Social Research. London: Routledge, 2003.

40.Geeraerts D. Prospects and problems of prototype theory // Cognitive Linguistic: Basic Readings / Ed. by Geeraerts D. Mouton de Gruyter, 2006.

41.Labov W. The social stratification of English in New York City. The Second Edition. Cambridge: Cambridge University Press, 2006; Лабов У. Исследование языка в его социальном контексте. Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. М.: Прогресс, 1975. С. 96-181; Cheshire J. Variation in an English dialect: a sociolinguistic study. Cambridge: Cambridge University Press, 1982.

42.Langacker R.W. Cognitive Grammar // The Oxford Handbook Of Cognitive Linguistic / Ed. by D. Geeraerts, H. Cuyckens. Oxford, 2007. P. 421-462.

43.Searle J. The Construction of Social Reality. New York: Free Press, 1995. // Романова А. Реферативный перевод с англ. 1999. Электронный источник: Психологическая сеть российского интернета PSyberLink. Режим доступа: http://psyberlink.flogiston.ru/internet/bits/searle.htm.

44.Slembrouck S. What is meant by «discourse analysis»? Электронный источник. Режим доступа: www. http://bank.rug.ac.be/da/da.htm#pr.



Все статьи автора «Mariya Makusheva»


© Если вы обнаружили нарушение авторских или смежных прав, пожалуйста, незамедлительно сообщите нам об этом по электронной почте или через форму обратной связи.

Связь с автором (комментарии/рецензии к статье)

Оставить комментарий

Вы должны авторизоваться, чтобы оставить комментарий.

Если Вы еще не зарегистрированы на сайте, то Вам необходимо зарегистрироваться: