В конце ХХ – начале XXI века в нашей стране произошли глобальные изменения, оказавшие существенное влияние на жизнь россиян и систему их ценностей. Подвергся трансформациям и один из важнейших социальных институтов – семья, включающий в себя такой феномен как отцовство [1]. Однако нельзя не согласиться с мнением специалистов, которые заявляют о том, что проблема отцовства пока еще мало представлена в исследовательских разработках и является для российской науки относительно новой [5]. Не исключением является и психология, где феномен отцовства и его роли в жизни и развитии как детей, так и самого мужчины все еще остается малоизученным.

При этом особую актуальность эта проблема приобретает в связи с постоянным ростом числа неполных, прежде всего, материнских семей, где развитие ребенка протекает в особых средовых условиях, вызванных отцовской депривацией.

Не менее актуальной для современного российского общества признается и проблема снижения значимости нравственных ценностей, «испарения морали», духовной деградации подрастающего поколения [2; 15; 16 и др.]. А ведь, как известно, очень многие исследователи однозначно относят моральные ценности к числу исключительно важных для развития культуры, для того, чтобы люди могли достойно жить, а не просто выживать [3; 16 и др.]. Еще Л.Н.Толстой утверждал, что «…из всех наук, которые человек может и должен знать, – главнейшая есть наука о том, как жить, делая как можно меньше зла и как можно больше добра; и из всех искусств – главнейшее есть искусство уметь избегать зла и творить добро…», а вторивший ему Я.Корчак лаконично сформулировал образ высоко нравственного человека, вложив его уста слова: «Я никому не желаю зла. Не умею. Не знаю, как это делается».

По имеющимся в психологической литературе данным отсутствие участия отца в жизни и воспитании ребенка оказывает серьезное влияние на личностное становление девочек и мальчиков, на усвоение культурных ценностей, развитие чувства ответственности, способность к эмпатии и т.п. [6; 9; 11; 12; 14 и др.].

Несмотря на наличие мужской гендерной нормы эмоциональной твердости [4], существует мнение, что именно участие отца в заботе о детях, его эмоциональная включенность в процесс их развития приводит к более гармоничному развитию эмоциональной сферы мальчиков [5; 10].

Известно, что эмоциональное развитие, как и любое другое, не происходит стихийно, а осуществляется на основе целенаправленного воспитания. На эмоциональное развитие влияют взрослые, с которых ребенок берет пример, от которых получает положительную или отрицательную оценку своего поведения. В этом плане А.В.Запорожец подчеркивал огромную роль в воспитании чувств «авторитетного для ребенка взрослого» [8], которым для большинства мальчиков является близкий мужчина, отец [10]. Его взаимоотношения с окружающими, его поведение, аффективные реакции на происходящее задают ребенку эталон не только способов действия, но и эмоционального отношения к людям, служат образцом для аффективного подражания. Именно поэтому забота мужчины (отца) об окружающих, его доброжелательное и гуманное отношение к другим, могут способствовать развитию таких же отношений у мальчика, помогают ему стать более эмпатийным.

Эмпатия является одним из высших социальных чувств, которое не возникает стихийно, и имеет самую непосредственную связь с моральным развитием личности, ее нравственностью. Именно в эмпатии находят точки пересечения все выше обозначенные нами проблемы. Поэтому, учитывая этот факт, мы организовали и провели собственное эмпирическое исследование, целью которого стало сравнительное изучение характера проявления эмпатии у мальчиков младшего школьного возраста с нормальным и задержанным темпом психического развития, воспитывающихся в неполных (материнских) семьях без участия отца и в полных семьях при участии отца.

Подчеркнем, что наш интерес к мальчикам с задержанным темпом психического развития (ЗПР) был обусловлен тем, что, во-первых, на сегодняшний день отечественная психология располагает очень небольшим количеством данных относительно специфики личностного развития мальчиков с ЗПР, подверженных отцовской депривации, а во-вторых, многочисленностью категории этого варианта детского дизонтогенеза, при котором имеет место сочетание эмоциональной незрелости и интеллектуального недоразвития, что не может не отражаться на своеобразии развития эмпатии и гуманного отношения в целом, и одновременно становится фактором риска для появления аморального поведения мальчиков.

Как убедил нас анализ психологической литературы, в настоящее время отечественными исследователями уже накоплены некоторые отдельные факты относительно специфики проявления эмпатии применительно к этапу раннего дизонтогенеза, в том числе касающиеся детей с ЗПР [7]. Суть этих специфических особенностей сводятся к следующим:

- замедленный по сравнению с возрастной нормой темп формирования эмпатии у детей с ЗПР, меньшая выраженность ее действенного компонента, т.е. желания помочь и большая выраженность ориентации при ее возникновении на внешние признаки неблагополучия другого индивида;

- опосредованность связи эмпатии и уровня интеллектуального развития у детей с ЗПР сложностью условий проявления эмпатии и видом ее объекта (взрослый, сверстник, животное), а именно – наличие этой связи в сложных ситуациях и по отношению к сверстнику и ее отсутствие в простых ситуациях и по отношению к взрослому и животному.

Однако этими данными практически полностью исчерпывается научная информация относительно эмпатии детей с ЗПР, причем особенности проявления эмпатии у мальчиков с ЗПР, воспитывающихся в условиях отцовской депривации, еще не стали предметом научного анализа в отечественной психологии.

Поэтому мы посчитали целесообразным выявить и описать эти особенности в сравнении с проявлениями эмпатии у мальчиков с ЗПР из полных семей и мальчиков с нормальным психическим развитием (НПР) из неполных (материнских) и полных семей. При этом, опираясь на уже имеющиеся в психологии данные, в качестве гипотезы мы сформулировали следующее предположение: независимо от темпа психического развития у мальчиков младшего школьного возраста, воспитывающихся в условиях отцовской депривации, будет преобладать эгоцентрический характер эмпатии, тогда как у их сверстников, воспитывающихся в полных семьях, проявление эмпатии будет зависеть от темпа психического развития и носить гуманистический характер преимущественно у мальчиков с НПР.

Для изучения характера эмпатии использовалась методика Т.П.Гавриловой «Неоконченные рассказы».

В нашем исследовании принимали участие мальчики младшего школьного возраста; из них 30 испытуемых с ЗПР (15 воспитываются в условиях отцовской депривации и 15 – в полных семьях) и 30 испытуемых с НПР (15 из неполных (материнских) семей и 15 – из полных).

Кратко изложим полученные нами результаты.

Итак, согласно полученным нами результатам, у всех мальчиков с ЗПР, воспитывающихся матерью без участия отца, наблюдался исключительно эгоцентрический характер эмпатии, при котором дети не пытаются понять чувства другого, а ориентированы только на свои собственные переживания и решают содержащиеся в методике неоконченные проблемные ситуации в свою пользу. В свою очередь у мальчиков с ЗПР из полных семей преобладание эгоцентрической эмпатии было уже не столь очевидно, поскольку она встречалась лишь у 53% испытуемых, тогда как у 47% было констатировано преобладание гуманистического характера эмпатии. Однако стоит отметить, что особенно ярко проявление гуманистической эмпатии наблюдалось в отношении животного – собаки (в ряде случаев она встречалась даже у тех, у кого в итоге выявлялось доминирование эгоцентрической эмпатии), реже – в отношении взрослого, и всего у трех детей – в отношении сверстника.

Для сравнения у мальчиков с НПР были получены несколько иные результаты. Так, у большинства испытуемых, воспитывающихся в условиях отцовской депривации (87%), тоже было зафиксировано преобладание эгоцентрического характера эмпатии. Но в отличие от сверстников с ЗПР были среди них и те, у кого проявлялась гуманистическая эмпатия, способность сопереживать, сочувствовать и откликаться на эмоциональное состояние другого (13%, т.е. 2 ребенка). Вместе с тем однозначно более ярко выраженное преобладание гуманистической эмпатии над эгоцентрической наблюдалось и в группе мальчиков с НПР, воспитывающихся в полных семьях: первая встречалась у 73% испытуемых, вторая – у 27%, соответственно, что позволяет говорить о полноценном эмоциональном и нравственном развитии большинства мальчиков с НПР из полных семей. При этом было установлено отсутствие зависимости частоты проявления гуманистической эмпатии от ее объекта (взрослый, сверстник, животное), поскольку во всех ситуациях практически все испытуемые с НПР вели себя схожим образом.

Таким образом, мы получили результаты, свидетельствующие о преобладании совершенно разного характера эмпатии у мальчиков из полных и неполных (материнских) семей при общем преобладании эгоцентрической эмпатии у испытуемых с ЗПР, что может быть обусловлено не только фактом отсутствия отцовского влияния, но и общей эмоциональной и интеллектуальной незрелостью этих детей.

Далее для подтверждения своей гипотезы мы провели сравнительный анализ с использованием F-критерия Фишера для определения степени достоверности различий между испытуемыми с НПР и ЗПР, с одной стороны, и внутри каждой из этих групп между мальчиками из полной и неполной семьи, с другой.

Заметим, что F-критерий Фишера был выбран нами в соответствии с его назначением, т.е. для сопоставления двух выборок по частоте встречаемости интересующего эффекта [13]. В нашем случае это гуманистический и эгоцентрический характер эмпатии у мальчиков младших школьников, воспитывающихся при участии и без участия отца как в группе испытуемых с ЗПР, так и в группе испытуемых с НПР, и между ними, соответственно.

Итак, проведенный нами сравнительный анализ частоты встречаемости гуманистического и эгоцентрического характера эмпатии у мальчиков с ЗПР из полных и неполных семей показал наличие достоверно значимых различий (φ=4,14 при p≤0,01), также как и у испытуемых с НПР (φ=3,59 при p≤0,01), что подтверждает факт преобладания у мальчиков, воспитывающихся в условиях отцовской депривации, проявлений эгоцентрической эмпатии, а у их сверстников, воспитывающихся в полных семьях, проявлений гуманистической эмпатии.

Что же касается результатов сопоставления преобладающего характера эмпатии у наших испытуемых с ЗПР и НПР, то здесь мы получили достоверно значимые различия только у мальчиков, воспитывающихся в условиях отцовской депривации (φ=2,02 при p≤0,05), свидетельствующие о преобладании гуманистической эмпатии у детей с НПР, а эгоцентрической – у детей с ЗПР. В то же время между группами испытуемых с ЗПР и НПР из полных семей достоверно значимые различия отсутствовали (φ=1,47). Иными словами, наша гипотеза нашла свое частичное подтверждение. Как мы и предполагали, независимо от темпа психического развития у мальчиков младшего школьного возраста, воспитывающихся в условиях отцовской депривации, со всей очевидностью доминирует эгоцентрический характер эмпатии, что позволяет нам утверждать факт влияния участия отца в воспитании сына и заботы о нем на развитие у мальчиков гуманных чувств. Однако вопреки нашим предположениям темп психического развития обусловливает не столько различия в характере эмпатии у мальчиков из полных семей, сколько преобладание гуманистической эмпатии у мальчиков с НПР из неполных (материнских) семей.

Резюмируя и обобщая фактические данные нашего исследования и опираясь на материалы, представленные в психологических первоисточниках, мы можем связать эгоцентрический характер эмпатии с влиянием следующих факторов, которые, как правило, имеют место при наличии отцовской депривации, а именно: гиперопекающее, инфантилизирующее поведение матери по отношению к ребенку, когда мальчик начинает воспринимать отношения с окружающими как непрерывное угождение его желаниям, что исключает возможность понимания и учета чувств другого, а, следовательно, и формирование гуманистического характера эмпатии.

Мы вполне допускаем, что подобного рода факторы могут сказываться и на становлении эмпатии девочек с нормальным и задержанным темпом психического развития, а не только мальчиков. Однако для того, чтобы утверждать это, необходимо проведение специального исследования.

1. Актуальные проблемы родительства в России / Отв. ред. Т.А.Гурко. М.: Институт социологии РАН, 2013. 209 с.
2. Антипов М.А., Исполатова А.А. Нравственная деградация как актуальная проблема современного общества // Социосфера. 2012. №2. С. 11-13.
3. Асмолов А.Г. Непройденный путь: от культуры полезности – к культуре достоинства // Вопросы психологии. 1990. №5. С. 5-13.
4. Берн Ш. Гендерная психология. СПб.: прайм-ЕВРОЗНАК, 2001. 318 с.
5. Борисенко Ю.В. Психология отцовства. М.-Обнинск: «ИГ-СОЦИН», 2007. 220 с.
6. Борисова И.В. Особенности самосознания личности детей 10-15 лет из полных и неполных семей: дис. … канд. психол. наук. М., 1996. 186 с.
7. Глоба Н.В. Психологический анализ эмпатии у детей с задержкой психического развития (младший школьный возраст): автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2008. 26 с.
8. Запорожец А.В. Психическое развитие ребенка // Избранные психологические труды: В 2-х тт. Том1. М.: Педагогика, 1986. 320 с.
9. Кон И.С. Ребенок и общество. М.: Академия, 2003. 336 с.
10. Кон И.С. Мужчина в меняющемся обществе. М.: Время, 2009. 496 с.
11. Кочубей Б.И. Мужчина и ребенок. М.: Знание, 1990. 80 с.
12. Пастухова М.В. Психологические аспекты проблематики девиантного отцовства // Женщина в российском обществе. 2011. №2. С. 87-92.
13. Сидоренко Е.В. Методы математической обработки в психологии. СПб.: Речь, 2003. 350 с.
14. Старостина Л.Д. Роль отца в психическом развитии ребенка // Вестник ЯГУ. 2008. Том 5. №3. С. 74-80.
15. Шустова Н.Е., Гриценко В.В. Социально-психологическая адаптация молодежи и отношение к социальным нормам // Психологический журнал. 2007. №1. С. 46-57.
16. Юревич А.В., Ушаков Д.В. Нравственность в современной России [Электронный ресурс] // Психологические исследования. 2009. №1(3): URL: http://psystudy.ru (дата обращения: 13.08.2015).

Все статьи автора «Семенова Лидия Эдуардовна»